4. Возрождение многодетности.
Издавна староверие славилось многодетностью. Православный взгляд на детей, как на безусловное благо, был хорошо укоренен в общественной структуре Первой волны, когда дети фактически выступали прежде всего как дополнительные рабочие руки в большом крестьянском или ремесленном хозяйстве. Затраты на обучение и вообще на социализацию детей, почти целиком в таких условиях возложенные на семью, в обществах Первой волны были минимальны – ведь крестьянский или кустарный труд обычно не требует высокой квалификации. Скромные вложения в ребенка, как правило, всё равно оборачивались ощутимой производственной выгодой. Соответственно, чем большим числом детей, да и прочих помощников-родственников, обладала семья Первой волны, тем она была благополучней. Выбытие работников по старости или болезни – появление в семье иждивенцев – легко компенсировалось новым работающим поколением.
Отличительной же особенностью всех обществ Второй волны, напротив, выступает господство малой, «нуклеарной» семьи, состоящей только из представителей двух поколений – отца, матери, их детей. Разрушение больших, многодетных, патриархальных семей Первой волны, состоящих из десятков представителей нескольких поколений, сопровождалось стрессами и внутрисемейными конфликтами. Тоффлер отмечает: «Когда экономическое производство сместилось с поля на завод, семья утратила возможность работать вместе как производственная ячейка. Чтобы получить рабочих для фабричного производства, ключевые функции семьи были распределены между новыми специализированными учреждениями. Воспитание ребенка было передано школе. Забота о пожилых людях перешла в ведение приютов для бедняков, домов для престарелых или частных лечебниц. Помимо всего этого, новому обществу была нужна мобильность. Ему требовались рабочие, которые могли бы в поисках работы переезжать с места на место. Перегруженная престарелыми родственниками, больными и увечными, а также большим количеством детей, большая семья была чем угодно, но только не мобильной ячейкой» (с.64).
«Нуклеарная», малодетная семья стала фактическим стандартом Второй волны, одной из нескольких ее основ, социально-признанной моделью семейного устройства.
Возросшая квалификация работников требовала всё больших затрат на обучение (и в целом на социализацию) подрастающего поколения. Значительную часть этих расходов взяли на себя государство и частные корпорации, однако и на долю семьи Второй волны выпала немалая ноша по взращиванию успешных, достойных членов нового общества. Ситуация осложнялась тем, что теперь дети, в отличие от производства Первой волны, уже не могли помогать взрослым в их работе. (Ребенок и станок, ребенок и любой промышленный механизм несовместимы. Детский труд на фабриках и заводах был настолько опасен, что практически повсеместно попал под запрет или под существенные ограничения). Посему из фактора экономического благополучия семьи, дети превратились для нее в фактор экономического неблагополучия. (Так, сегодня в России появление даже второго ребенка в большинстве случаев служит причиной серьезного и долговременного кризиса семейного бюджета). Контрацепция и аборты стали «визитной карточкой» индустриального социума.
Однако для православия контрацепция чрезвычайно нежелательна, аборт же прямо запрещен Христовой верой как детоубийство. Посему староверие оказалось где-то на семейной обочине Второй волны, оставаясь в целом нетипичным, несвойственным для индустриального общества явлением. Где-то многодетные семьи староверов выживают благодаря тому, что воспроизводят деревенские условия Первой волны. Где-то держатся за счет бизнеса главы семейства. Где-то – лишь с помощью невероятных усилий и случайных заработков. Ни первое, ни второе, ни третье не может считаться системным решением проблемы многодетности, не является той жизненной программой, которую староверы могут предложить обществу как единому целому в качестве христианского примера для подражания. Ведь не все могут (и не все должны) стать крестьянами или бизнесменами, да и случайность бывает благоприятной далеко не всегда. Пока не изменится сам тип общества в целом, все раздающиеся сегодня призывы старообрядческих деятелей к широким массам с пропагандой многодетности, не достигнут цели. Моральные обличения в сторону сограждан, не желающих взваливать на себя бремя многодетности, обвинения в эгоизме в их адрес, теряют большую часть своей силы только потому, что совершенно неясно, кому именно и почему именно будет хорошо от трех-пяти-семи детей в семье вместо двух? (Берем ситуацию отсутствия аборта, т.е. детоубийства). Ведь отказ от эгоизма предполагает, помимо прочего, преподнесение кому-либо некоего блага. Кто же получает однозначное и бесспорное благо от многодетности в развитом индустриальном социуме – в обществе Второй волны? Надо честно признать – практически никто. (Разве что может получить выгоду армия, но взращивание мальчиков главным образом в качестве «пушечного мяса», а девочек – в качестве производителей «пушечного мяса» следующего поколения, выглядит невероятным цинизмом). Для государства как целого, дети – обуза, лишняя статья расходов. (Даже в СССР, где лозунг «Всё лучшее – детям!» не был пустой формальностью, долгое время не велась широкомасштабная борьба с абортами, принявшими среди советских людей характер эпидемии). Бизнес равнодушно смотрит на пополнение молодежью армии безработных. Сами родители с трудом пытаются разместить своих чад на ограниченной типовой жилплощади, отдавая им едва ли не последнее.
Как же сделать многодетность общественно необходимой здесь и сейчас? Или же, если не сегодня, то хотя бы завтра?
Массовый возврат к натуральному хозяйству Первой волны, основанному на ручном труде, хотя и поспособствовал бы многодетности, но сделал бы сегодня любую страну легкой добычей врагов или просто конкурентов. Однако семья Третьей волны, целиком и полностью соответствуя сегодня, в отличие от семьи Первой волны, тенденциям общественного развития, вместе с тем, открывает дорогу для массовой многодетности. Разумеется, семья Третьей волны вызревает не на пустом месте, а вместе со всем обществом Третьей волны в целом.
Центром цивилизации Третьей волны, с точки зрения Тоффлера, выступает дом. Именно дом, а не завод или офис, поскольку значительная часть работы (а иногда и вся работа) переносится домой – благодаря усовершенствованию труда, благодаря переходу от его машинной формы к автоматизированной. Распространение компьютеров, оптоволоконной связи и (пока в меньшей степени) роботов уже сегодня сделало для многих семей перенос работы на дом повседневной реальностью. Тоффлер именует «электронным коттеджем» такой суперсовременный дом, ставший производственной единицей – по примеру дома Первой волны, но на гораздо более высоком уровне развития.
Как и в обществе Первой волны, дети Третьей волны способны помогать взрослым в их работе – ведь робот во многих случаях безопаснее для ребенка, и легче поддается управлению с его стороны, нежели простой механизм. Тоффлер пишет: «В «электронном коттедже» дети не только наблюдают за работой, они могут, по достижении определенного возраста, участвовать в ней сами. Запрещение детского труда в период Второй волны – изначально необходимое и продиктованное самыми лучшими намерениями, но сейчас по большей части превратившееся в устаревшее решение держать молодых людей подальше от многолюдного рынка рабочих мест – станет труднее проводить в жизнь при работе дома. Некоторые виды работ могут быть специально предназначены для подростков и даже входить в их образование» (с.359). Таким образом, Третья волна, по мнению Тоффлера, способна решить проблему молодежной безработицы (и сопутствующих ей социальных пороков), принципиально неразрешимую силами Второй волны. Более того, не только подростки, но и дети младшего возраста могут выполнять посильную работу с помощью той разновидности автоматизированного оборудования, которая не требует напряженного контроля и наличия высокой квалификации работника. Соответственно, как и в условиях Первой волны, чем больше в семье детей – тем больше работы может быть выполнено, и тем крепче будет благосостояние семьи. Домашний труд в Третьей волне, как и в Первой, может быть частью домашнего образования: «Родителям, желающим учить своих детей дома, школы обязаны помогать, а не относиться к ним как к чудакам или нарушителям закона» (с.584-585). (Столь же оправданной, по Тоффлеру, выглядит идея систематического материального вознаграждения государством семей, самостоятельно заботящихся о своих стариках, не отправляющих старшее поколение в дома престарелых, что поспособствует одной из семейных тенденций Третьей волны, а именно – возрождению большой, расширенной семьи).
В общем и целом социализация молодежи выглядит в обществе Третьей волны следующим образом: «Многие дети станут учиться не в классной аудитории. … Исчезнет строгая возрастная изоляция, молодые и старые будут общаться друг с другом. Образование, более разнообразное и тесно связанное с работой, будет продолжаться в течение всей жизни. А сама работа … вероятно, начнется раньше, чем это было у одного или двух последних поколений. В силу этих причин цивилизация Третьей волны может оказывать предпочтение совсем другим чертам характера у молодых, таким, как независимость от мнений сверстников, меньшая ориентация на потребление и меньшее гедонистическое зацикливание на самом себе» (с.606).
Кроме того, компьютеры и современные телекоммуникации, по мнению Тоффлера, «освободят большинство из нас от необходимости ездить на работу – этой центробежной силы, которая разобщает нас по утрам, вовлекает в поверхностные отношения на работе, ослабляя наши более важные связи в семье и общине. Позволяя большому числу людей работать дома (или в близлежащих центрах занятости), новые технологии могли бы способствовать более теплой атмосфере в семье и более тесной, однородной жизни общины. … Вероятно, пары, проводящие много времени за совместной работой дома в течение дня, захотят куда-нибудь пойти вечером. (Сейчас человек, приехавший с работы домой, чаще всего так устает, что отказывается выходить из дома). Поскольку средства коммуникации начинают заменять поездки, мы можем ожидать, что … оживятся церковные приходы и деятельность групп добровольцев – и всё это, или почти всё, на уровне живого общения» (с.588-589).
Из всего вышеизложенного в этой части нашей статьи, вытекает то, почему Тоффлер прямо указывает на «консервативные церкви» как на потенциальных сторонников «электронного коттеджа».
5. Перспективы иночества.
Другой «полюс» христианской жизни, по сравнению с многодетными семьями – это иночество, которое в сегодняшнем староверии весьма немногочисленно, даже по сравнению с ситуацией столетней давности. Разумеется, путь каждого инока к отречению от мира глубоко индивидуален, посему невозможно проводить какие-то пропагандистские кампании по «набору» в монахи, и тем более – устраивать православные монастыри по принципу «потемкинских деревень». Но почему же естественный процесс формирования иночества сегодня, как говорится, «еле теплится»? Не вдаваясь в сугубо духовный аспект проблемы, посмотрим на нее с другой стороны, на которую обычно обращают мало внимания.
Примерный режим православного монаха: 8 часов молитва, 8 часов сон, 8 часов работа. Так вот, чем именно можно заняться сегодня инокам в часы, отведенные на работу? Не у всех, потенциально тяготеющих к иночеству, хватает духа и способностей на то, чтобы решиться жить в скиту, но общежительных монастырей в староверии буквально единицы. Ибо какой коллективный труд сегодня востребован? Бродячая жизнь гастарбайтеров монахам явно не подходит. В крупную корпорацию их тоже не встроить, ибо иноки не могут подчиняться мирским правилам. А иконы можно и поодиночке писать. Монастырь – это коллектив, в той или иной форме, в той или иной степени помогающий инокам преодолевать невзгоды на пути отречения от мира. Поэтому монастырь не может быть громоздкой, пусть даже и экономически могущественной, корпорацией, в которой каждый сотрудник даже не знаком с большинством других. Ограничения, налагаемые на размер монастырей, фатальным образом сказываются на их перспективах в рамках Второй волны. В социуме Первой волны экономика держалась на общине, на коллективном хозяйстве – и монастыри тоже процветали: либо как крестьянское хозяйство, либо как артель, либо даже как помещичье землевладение. Вторая волна, с победой крупных промышленных корпораций, оттесняющих с рынка все прочие производственные коллективы, не оставляет достойного места для настоящего, не бутафорского, монастыря. Что же в экономике должно произойти такого, что позволило бы иноческому общежительству занять в ней достойное место?
Тоффлер, как человек из протестантского мира, практически ничего не пишет об иночестве в «Третьей волне». Однако при этом показывает множество таких путей будущего экономического развития, которыми, в принципе, могут воспользоваться и монастыри.
Прежде всего – это перспектива энергетической независимости: «Большая часть энергетических запасов будет обеспечиваться за счет возобновляемых, а не истощаемых, источников. Энергетическая база Третьей волны не станет зависеть от сконцентрированных в нескольких местах источников топлива, будет пользоваться и целым спектром разбросанных в разных местах источников энергии» (с.233). Трудно сказать, какой именно набор технологий будет обеспечивать энергетическую независимость, например, через 20-30 лет. Однако обычное возражение против возобновляемых источников энергии, состоящее в указании на их недостаточную продуктивность, не имеет отношения к монастырям или небольшим общинам (и даже к отдельным «электронным коттеджам», оснащенным собственными генераторами), не нуждающимся в том огромном количестве энергии, которое потребляется крупными заводами или жилыми кварталами городов-миллионников. (Более того, по мере роста наукоемкости технологий, серьезно уменьшается энергоемкость производства).
Система домашней работы, в которую также могут быть вовлечены монастыри, уменьшает вынужденную «горизонтальную» мобильность, характерную для Второй волны. Это особенно важно для иноков потому, что их переход из монастыря в монастырь, по идее, является, скорее, исключением, нежели правилом. «Если работающие смогут выполнять всю работу или часть ее дома, они не должны будут переезжать каждый раз при перемене работы, как многим приходится поступать сейчас. Они могут просто «войти» в другой компьютер» (с.335-336). (Как мы уже видели, Тоффлер отмечает, что снижение вынужденной мобильности обеспечивает повышение стабильности жизни и возрождение местных добровольных организаций – в том числе и религиозных общин).
Монастырь может влиться в основное течение экономики Третьей волны также и потому, что он может рассматриваться как особый вариант так называемой «электронной расширенной семьи» («семьей» в США обычно именуется любой коллектив людей, проживающих вместе и ведущих совместное хозяйство), локализованной в «электронном коттедже»: «Внешняя задача сплачивает группу. Она может также обеспечить необходимую экономическую основу. Если внешняя задача – оформление нового изделия, ведение «электронной канцелярии» больницы, обработка данных для транспортной авиалинии, то электронная коммуна будущего может и в самом деле превратиться во вполне работоспособный и стабильный тип семьи» (с.361).
Православные монахи (или, по крайней мере, значительная их часть) всегда стремились жить в уединении, вдали от обжитых мест и мирской суеты. Тем самым, иноки превращались в первопроходцев, в распространителей цивилизации на всё большее количество территорий. Так была заселена Московская Русь, когда за иноками следовали крестьяне и ремесленники, образуя вокруг монастырей новые поселения. Сегодня цивилизация подошла уже к границам Мирового океана, и монашеские общины, вполне возможно, окажутся среди первых постоянных обитателей его доселе безлюдных просторов, в том числе и в подводных поселениях. Тоффлер пишет: «Первая историческая волна социальных изменений на Земле прошла тогда, когда наши предки перестали полагаться на собирательство и охоту и начали одомашнивать животных и возделывать почву. В наших отношениях с морем мы сейчас находимся как раз на этой стадии. В голодном мире океан может помочь преодолеть продовольственную проблему. Должным образом возделанный и превращенный в ранчо, океан предлагает нам действительно неиссякаемый источник отчаянно необходимого протеина. Современное промысловое рыболовство, которое высоко индустриализировано, … приводит в результате к безжалостному истреблению и угрозе тотального исчезновения многих форм морской жизни. По контрасту «умная» аквакультура – разведение и выращивание рыбы, сбор водорослей – может пробить брешь в продовольственном кризисе, не повреждая хрупкой биосферы, от которой зависит вся наша жизнь» (с.244-245). Так же перспективно получение из глубин океана различных лекарственных средств. Отсюда: «По мере развития этих технологий мы, возможно, станем очевидцами создания надводных и подводных «аквадеревень» и плавучих заводов. Сочетание нулевых затрат на недвижимость (по крайней мере в настоящее время) с дешевой энергией, получаемой из ресурсов океана (ветер, теплые течения или приливы), могут сделать этот тип сооружений конкурентами земных» (с.246).
Тоффлер упоминает также об еще более радикальных проектах расширения границ цивилизованного мира, связанных с космическими поселениями на орбите или же непосредственно на планетах и спутниках Солнечной системы. И здесь перспективы иночества, на наш взгляд, великолепны как никогда. Дело в том, что космос никогда не станет пригодным местом для рождения и взращивания детей, что бы об этом ни думали писатели-фантасты. Даже частичное несоблюдение земных условий способно вызвать в космосе у ребенка различные болезни и мутации. Поскольку на космических просторах не будет детей, не будет там и традиционных городов. Зато будут поселки и космические станции, на которые взрослые земляне будут прилетать работать вахтовым методом. Возможно, кто-то будет оставаться там несколько земных суток, а кто-то – многие годы. Но, в конце концов, все вахтовики будут возвращаться на Землю – хотя бы для того, чтобы наладить полноценную семейную жизнь, да и просто отдохнуть от космоса. Однако монахи – в том числе и, прежде всего, православные иноки – останутся в космосе пожизненно, во многом в силу своей необремененности семейными обязанностями. Иноки не будут панически бояться гибели в космической пустоте. Более того, космос будет восприниматься ими как «всепетая мати пустыня», как желанное место, в котором они обретут душевный покой. Единственные постоянные обитатели космоса, монахи станут наиболее опытными работниками космических отраслей и создателями очагов космической культуры. Многие космические станции станут монастырями, модули – скитами, а пребывание в невесомости выступит одной из разновидностей монашеской аскезы.
На Земле ли, в космосе ли, но монашество «рискует» оказаться в авангарде мировой науки. Заметим, что не за горами создание новых фундаментальных дисциплин о глубинных слоях материи, расположенных «за пределами» ее физического уровня. Поскольку «нижележащие» формы материи выступают в наиболее явном, развитом виде не сами по себе, а в составе «вышележащих», более сложных форм материи, постольку главным объектом исследования субфизической реальности станут глубины человеческого организма, и прежде всего – человеческий мозг. Отсюда предельная концентрация духовных сил, развитое владение психотехниками, постоянная аскеза и жесткий повседневный самоконтроль станут непременными условиями как научного исследования, так и практического освоения субфизического мира. Излишне подчеркивать, что носителями перечисленых свойств выступают прежде всего иноки, а также те, кто ведут монашеский образ жизни.
Таким образом, история сделает еще один поворот своей спирали, и монахи снова станут носителями передовых знаний и умений, как это и было в эпоху Средневековья.
6. Заключение.
Итак, каковы же перспективы староверия? И, вместе с ним, каковы перспективы русской народной культуры?
Всё зависит от концептуального выбора старообрядцев. Грешно думать, что будущего нет (с этим пессимистическим умонастроением сознательно борется Тоффлер) – тогда, когда оно есть. К унынию, и даже к отчаянию (что есть грех с православной точки зрения), к практическому бессилию приводит ставка на Первую волну. И это неудивительно – Первой волне действительно приходят «последние времена». Ибо уже очень скоро более мощная Вторая волна окончательно поглотит Первую, как некогда волны озера Светлояр поглотили град Китеж. Утопическому бегству в семнадцатый век, которое еще местами встречается в старообрядчестве, придет конец. Всё равно все без исключения староверы (хотят они этого или нет) окажутся во всех без исключения аспектах своей жизни в условиях двадцать первого века. Но какие именно это будут условия – враждебные христианской жизни обстоятельства Второй волны или терпимые к ней обстоятельства Третьей волны – зависит от каждого члена общества. Социальные перемены не происходят автоматически, за них приходится бороться. Прежде всего, нужно помнить, что производство Третьей волны – это, как правило, наукоемкое производство. Посему староверам не должно быть всё равно, идут их дети в вузы или нет. Необходимо сделать акцент на высшее образование. Также следует наладить средства коммуникации, постоянно действующие во всемирном масштабе в режиме реального времени. И, самое главное, старообрядческий выбор из тех или иных конкретных общественных альтернатив всегда должен носить осознанный, и, более того, концептуальный характер. Противостояние Второй и Третьей волн нарастает, и значимость каждого шага, каждого поступка в данном контексте многократно увеличивается.