Постиндустриальное общество и мораль

© Ю.В. Лоскутов, 2009  Опубликовано: Вестник Пермского университета. 2009. Вып. 5 (31). Сер. Философия

[C.32]

Всемирный экономический кризис, переживаемый сегодня человечеством, серьезно актуализировал нравственное содержание проблем материального производства и вопросов политики. Однако нынешняя − постиндустриальная − стадия развития капиталистического общества уже по самой своей сути предполагает наличие глубоких нравственных противоречий, которые в годы явных социальных кризисов не только обращают на себя повышенное внимание, но и получают шанс на то или иное свое разрешение. Постиндустриальное общество само по себе является «перезрелым» капитализмом, состоянием кризиса, переходом к новому этапу человеческой истории [1], и потому мораль (нравственность) такого общества не может не находиться в болезненном состоянии. Зигмунт Бауманн в работе «Индивидуализированное общество» особо подчеркивает эту кризисную природу нынешней морали: «Сегодня принято и даже модно сожалеть о нарастании нигилизма и цинизма среди современных мужчин и женщин, критиковать их недальновидность, безразличие к долгосрочным жизненным планам, приземленность и своекорыстие их желаний, их склонность разделять жизнь на эпизоды и проживать каждый из них без оглядки на последствия. Все такие обвинения достаточно обоснованны, чтобы быть поддержанными. Но большинство нравственных проповедников, обрушивающихся на упадок морали, забывают, однако, упомянуть, что очевидная тенденция, осуждаемая ими, сильна тем, что является разумной реакцией на мир, в котором человек вынужден относиться к будущему как к угрозе, а не как к прибежищу или земле обетованной. Большинство критиков не в состоянии также принять в расчет и то, что этот мир, подобно любому человеческому миру, построен самими людьми; отнюдь не будучи продуктом ни безупречных и неоспоримых естественных законов, ни грешной и неисправимой человеческой природы, он в немалой мере является продуктом того, что можно назвать политической экономией неопределенности» [2].

Основное противоречие капитализма − между общественным характером производства и частным характером присвоения − порождает ряд ключевых проблем, несомненно, имеющих, помимо всех прочих своих аспектов, нравственную сторону:

А.) Проблему социально-экономического неравенства (касающегося как возможностей социального роста, так и результатов последнего) − в условиях формального равенства всех граждан перед законом;

Б.) Проблему доминирования индивидуализма в частной и общественной жизни;

В.) Проблему соотношения частнокапиталистической и общественной собственности (в качестве особо актуальной разновидности этого вопроса выступает проблема интеллектуальной собственности, для которой частные рамки, как правило, просто неестественны).

Все эти вопросы чрезвычайно обостряются в постиндустриальную эпоху, и прежде всего − вопрос о собственности. Разгул рейдерства, почти безуспешная борьба с компьютерным «пиратством» (и, напротив, успешный рост движения свободного программирования), масштабные акты национализации или, наоборот, приватизации − это внешние проявления борьбы за собственность в сегодняшнем мире. В силу многогранности вопроса о нравственных аспектах частной и общественной собственности в постиндустриальном обществе, мы не будем в этой краткой статье останавливаться на данной проблематике подробно, оставим ее для дальнейшего детального исследования и обратимся к обзору первых двух из указанных проблем, включая некоторые сопутствующие им вопросы.

Особую нравственную остроту приобрела сегодня проблема увеличивающегося экономического неравенства между индивидами, классами и государствами − проблема, умножающая как внутриполитические, так и внешнеполитические риски для развитых постиндустриальных стран. Так, например, если в 1960 г. 20% самого богатого населения Земли имели 70% мирового дохода, то уже в 1991 г. − 85%. К началу XXI в. 5% самых богатых людей в мире получали в 114 раз больше дохода, чем 5% самых бедных, а «верхний» 1% − столько же, сколько «нижние» 57% вместе взятые [3]. Вопрос о причинах, принципах и последствиях экономического неравенства волнует сегодня не только бедных, но и постиндустриальное общество в целом. Дело в том, что даже внутри наиболее развитых экономик мира, как по мере общего роста их материального благосостояния, так и по мере возрастания в странах «золотого миллиарда» государственной регуляции экономики, закономерно проявляется особая моральная

[С.33]

«сверхчувствительность» к вопросам справедливости [4]. Основатель постиндустриализма Дэниел Белл еще в 1973 г. констатировал: «Традиционно рынок устанавливал дифференцированность вознаграждений, основывавшихся на дефиците благ или на спросе на них. Но с тех пор как экономические решения стали политизированными, а рынок был заменен общественными решениями, стоит вопрос о том, что составляет принцип справедливого вознаграждения и справедливых различий? Очевидно, что эта проблема станет одной из самых острых в постиндустриальном обществе» [5]. Важно отметить, что в постиндустриальном социуме уровень личного образования выступает в качестве фактора, во многом определяющего размер материального благополучия индивида, что только усиливает общее неравенство. В.Л.Иноземцев приводит следующие данные: «Если в США между 1968-м и 1977 годами реальные доходы с учетом поправки на инфляцию выросли на 20 процентов, причем различия данного показателя для выпускников школ и обладателей диплома колледжа не превосходили одного процентного пункта, то с 1978-го по 1987 год реальные доходы выросли на 17 процентов, однако у лиц с высшим образованием они поднялись на 48, тогда как у вчерашних школьников упали на 4 процента. В те же годы доход лиц, не обладавших аттестатом о среднем образовании, сократился на 18 процентов» [6]. Вместе с тем, профессиональное образование при капитализме существует не само по себе, но, в конечном счете, выступает в качестве выражения классовой дифференциации общества. Коммерциализация образования препятствует сегодня полноценному воплощению в жизнь нравственного принципа меритократии (власти наиболее способных). Указанный принцип защищается рядом постиндустриалистов, начиная с самого Д.Белла, который провозглашает: «Общество, не выдвигающее лучших людей во главу своих основных институций, в социологическом и моральном отношении абсурдно. … Необходимо признать, как это делаю я, приоритетность ущемленных слоев (принимая во внимание всю трудность определения этого понятия) в качестве аксиомы социальной политики, не уменьшая при этом возможностей достижения успехов лучшими людьми, восхождения их на социальную вершину с помощью труда и усилий» [7]. В какой степени меритократия будет применяться человечеством? Способен ли принцип меритократии воплотиться на практике в форме знаменитого принципа социалистической идеологии, по-своему решающего проблему неравенства, − «от каждого по способностям, каждому по труду» (на что фактически намекает только что приведенное высказывание Д.Белла)? И может ли меритократия, при всех своих достоинствах, превратиться в изощренный способ авторитарного политического диктата, и потому, в конечном счете, в свою противоположность, как это, в общем и целом, уже произошло с аристократией при феодализме? На такие вопросы будущее даст ответы.

Столь же неясна пока, на наш взгляд, роль этоса науки в формировании морали постиндустриального общества. Этос науки, согласно Р.Мертону, состоит из четырех элементов: универсализма («чтобы карьера была доступна каждому талантливому человеку»), коммунализма («знание является общественным продуктом, взятым из общего наследия прошлого и свободно передаваемым будущим поколениям наследников»), бескорыстия и скептицизма [8]. Д.Белл весьма оптимистично заявляет, что «этос науки есть этос нарождающегося постиндустриального общества» [9]. Однако далее основатель постиндустриализма предупреждает, что бюрократизация науки и политическая зависимость научного сообщества могут существенно подорвать такую перспективу. Кроме того, как отмечает Элвин Тоффлер, имеется еще одна серьезная опасность для науки как неотъемлемой составляющей постиндустриального социума − клерикальные тенденции: «Организованная в той или иной форме религия имела настоящую монополию на производство и распределение абстрактного знания в доиндустриальный период, в период, предшествующий Возрождению, до появления демократии на Западе. Сегодня в работе находятся силы, пытающиеся восстановить этот монопольный контроль над умами людей» [10]. Э.Тоффлер предупреждает о стремлении самых разнообразных общественных сил (прежде всего, клерикалов) воспользоваться кризисом индустриального социума и вернуть общество, едва ли не во всех его аспектах, в «Темные века», т.е. в состояние, подобное раннему Средневековью. Помимо прочего, это нередко означает стремление к уничтожению промыщленности и к свертыванию демократических институтов. Вместе с тем, Тоффлер достаточно трезво подходит к оценке морально-политической роли религии в современном мире: «Религия не является врагом демократии. В светском мультирелигиозном обществе, при четком разграничении государства и церкви, само многообразие верований и видов неверия способствует жизненной полноте и динамизму демократии. Во многих странах религиозные движения представляют собой единственную силу, противостоящую угнетению со стороны государства. … Религии, которые имеют универсальный характер, т.е. хотят распространиться по всему миру и охватить каждого человека, могут быть совместимы с демократией. Даже те религии, которые настаивают на тоталитарном контроле над всеми сторонами жизни своих верующих, но не пытаются навязывать свой контроль тем, кто не принадлежит к верующим, могут быть совместимы с демократией. Не совместимы с демократией те религии, а также политические идеологии, которые сочетают в себе универсализм с тоталитаризмом. … К сожалению, некоторые из этих быстро растущих и

[С.34]

мощных религиозных движений по всему миру обнаруживают в наши дни именно эту убийственную комбинацию признаков. Они полны решимости захватить власть над жизнью и умами целых стран, материков, да и всей планеты. Они полны решимости навязать свои собственные законы всем сторонам человеческой жизни. Они готовы захватить государственную власть, если им это удастся, и уничтожить все свободы, которые стали возможными благодаря демократии. Они являются агентами новых Темных веков» [11]. Таким образом, можно констатировать, что стремление в новые «Темные века» является реальной угрозой для реализации постиндустриальной исторической перспективы, тесно связанной, по своей сути, с развитием демократии, промышленности и науки.

Совершенно иной по своему характеру, радикально отличной от «Темных веков», угрозой для постиндустриальной перспективы является доминирование индивидуализма над коллективизмом. Индивидуализм постиндустриального общества − это особый, едва ли не всепроникающий индивидуализм. З.Бауманн: ««Общественное» не стремится больше колонизировать «частное». Теперь дело обстоит как раз наоборот: именно частное захватывает общественное пространство, выдавливая и выталкивая оттуда все, что не может быть полностью и без остатка переведено на язык частных интересов и целей» [12]. Доминирование индивидуализма в морали капиталистического социума, систематическое противопоставление личных интересов интересам общества, имеет четкие социально-экономические причины, на некоторые из которых обратили внимание и постиндустриалисты. Так, Д.Белл подмечает, что частные экономические выгоды при капитализме сопровождаются ростом общественных экономических издержек [13]. Для современного общества как целостной системы индивидуализм экономически невыгоден. Фрэнсис Фукуяма в своей книге «Доверие» подчеркивает: «Понятие «человеческий капитал», принятое и широко употребляемое экономистами, основывается на предпосылке о том, что в современных условиях капиталом является не столько земля, заводы, инструменты и станки, сколько знания и квалификация людей, причем значение указанных факторов постоянно растет. Помимо квалификации и знаний, человеческий капитал — это в определенной степени и способность людей общаться друг с другом, что имеет важнейшее значение не только для хозяйственной активности, но буквально для всех аспектов общественной жизни. Способность к общению, к коллективным действиям, в свою очередь, зависит от того, в какой степени те или иные сообщества придерживаются схожих норм и ценностей и могут подчинять индивидуальные интересы отдельных личностей интересам больших групп. На основе таких общих ценностей возникает доверие, которое … имеет большую и вполне конкретную экономическую ценность» [14]. Фукуяма отмечает, что в США − ведущей постиндустриальной державе − уровень взаимного доверия низок: «Упадок социализированности имеет существенные последствия для американской демократии и, пожалуй, еще более важные − для экономики. Уже сейчас США расходуют на содержание полиции значительно больше, чем другие промышленно развитые государства, а количество заключенных в тюрьмах составляет более одного процента населения страны. И на юристов, обеспечивающих гражданам возможность судиться друг с другом, в США тратят значительно больше, чем в странах Европы и в Японии. Обе эти статьи расходов, составляющие значительную часть валового внутреннего продукта, представляют собой как бы прямой налог, возникающий из-за нарушения доверия в обществе» [15].

Но и для личной жизни людей индивидуализм представляет серьезную проблему, имеющую и в этом аспекте массовый характер. Так, Э.Тоффлер сетует по поводу «чумы одиночества», захватившей современное общество: «Нашей возрастающей социальной разнородностью можно объяснить феномен одиночества. Разъединяя общество, подчеркивая различия, а не сходство, мы помогаем людям индивидуализироваться, создаем возможности для каждого реализовать свой потенциал. Но мы также затрудняем человеческие контакты. Поскольку чем больше мы индивидуализируемся, тем труднее нам становится выбрать себе спутника жизни с близкими интересами, ценностями, привычками или вкусами. Друзей тоже сложнее найти. Каждый становится более разборчивым в социальных связях. В результате возникают неудачные взаимоотношения. Или нет никаких взаимоотношений» [16]. Затруднение межчеловеческих контактов порабощает индивидов, делает их менее свободными. З.Бауманн констатирует: «Как это ни парадоксально, но внутренний позыв личности распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению, подкрепленный давлением извне, может приводить к уменьшению зависимости судьбы человека от его воли. Поскольку обособленность есть враг общности, то эти позывы и это давление уводят мысли и поступки людей в сторону от коллективно устанавливаемых условий, определяющих цели и перспективы их индивидуальных решений и действий. Эти позывы и давление принижают значение социальных причин и коллективных действий, приводят к тому, что состояние общества в целом не учитывается человеком при составлении его жизненных планов. Они подталкивают человека к мысли, что коллективные, согласованные действия не могут принести ему никакой пользы … В результате «личное» и «общественное» позиционируются в двух разных мирах, не связанных друг с другом. В каждом из этих миров действует своя логика, практически непонятная в другом мире» [17]. Всё это приводит

[С.35]

граждан к политической апатии, хотя, наоборот, следует, по мысли Бауманна, преодолевать запустение «общественного пространства, … где пересекаются общественное и частное, где «житейская политика» знакомится с Политикой с большой буквы, где частные вопросы переводятся на язык общественных задач и где изыскиваются, обсуждаются и согласовываются общественные решения частных проблем» [18]. Кроме того, актуальной задачей для постиндустриального общества выступает некоторое разумное ограничение индивидуальных свобод: «после какого-то момента движение в направлении еще большей свободы уже не приносит обществу пользы. Сегодня для Запада, и для Соединенных Штатов в особенности, настало время решения задачи укрепления коллективных ценностей и установления новых пределов для индивидуализма» (А.Этциони; сходным образом рассуждает Д.Белл) [19]. Для решения указанной задачи Амитаи Этциони предлагает «новое золотое правило нравственности»: «уважай и поддерживай нравственный порядок в обществе, если хочешь, чтобы общество уважало и поддерживало твою независимость» [20].

Нельзя думать, что разрешение проблем постиндустриального общества, развитие последнего и, тем самым, преодоление капитализма может свершиться автоматически, только в силу действия законов экономики, без каких-либо нравственных усилий с нашей стороны. Как справедливо замечает Ф.Фукуяма: «Закон, договор, экономическая целесообразность необходимы, но не достаточны в качестве основы стабильности и благополучия постиндустриальных обществ; к ним следует добавить такие понятия, как принципы взаимности, моральные обязательства, долг перед обществом и доверие, которые основаны на традициях и обычаях, а не на рациональном расчете. Все эти понятия в условиях современного общества − не анахронизмы, а необходимые условия его успешного развития» [21]. И далее американский философ развивает свою мысль: ««Отмирание государства», о котором писал Карл Маркс, возможно разве что в обществе с чрезвычайно большой способностью к добровольному объединению, где самоограничение и поведение в рамках установленных норм возникают внутри общества, а не навязываются извне» [22]. А.Этциони также настаивает на необходимости приоритета нравственной регуляции общественного поведения: «Все категории социального порядка в той или иной степени полагаются на принуждение (воплощением которого выступают, например, полиция и тюрьмы), прагматические средства (такие, как экономические стимулы, обеспечиваемые государством) и нормативные средства (в частности, обращение к ценностям, нравственному воспитанию). Что отличает одно общество от другого, так это степень использования перечисленных средств. Тоталитарное общество в основном полагается на принуждение, пытаясь регулировать чуть ли не все аспекты поведения человека; авторитарное общество действует аналогичным образом, однако сфера регулирования людских поступков здесь гораздо меньше. Либеральное общество … прибегает в основном к прагматическим средствам. В здоровом коммунитарном обществе порядок в целом обеспечивается за счет нормативных средств (образование, руководство, консенсус, пример сограждан, ведущие ролевые модели, увещевания и, прежде всего, общественная нравственность). В этом смысле социальным порядком здорового общества является порядок нравственный» [23]. Неслучайно нравственная регуляция активно применяется в постиндустриальном обществе не только на уровне отдельных индивидов, но и на уровне целых корпораций.

Каким же должен быть человек, способный к нравственной саморегуляции без какого бы то ни было внешнего (административного либо экономического) принуждения? Ключевые добродетели индустриального социума − исполнительность и пунктуальность − сдают свои позиции в постиндустриальном обществе. В постиндустриальной корпорации возражения в разумных пределах считаются более ценными, нежели слепое послушание начальству. Пунктуальность же приобретает избирательный, ситуационный характер [24].

Только человек, умеющий находить смысл в собственной жизни, может успешно решать свои практические проблемы. Чарльз Хэнди в работе «Алчущий дух» настаивает: «Капитализм, каких бы успехов он ни достиг, никогда сам по себе не сможет дать исчерпывающего ответа на вопрос «зачем мы живем?». … В конечном счете, нам необходимо новое понимание жизни, отдающее деньгам должное, но не более того. Правительствам не под силу справиться со стихией капитализма. Только мы сами можем поставить ее под контроль. Чтобы рынок стал нашим слугой, а не хозяином, понадобится коллективная воля большинства. Для этого людям надо четко понять, кто они, зачем живут и чего ждут от жизни. К сожалению, это легче сказать, чем сделать, но это необходимо, если мы хотим управлять своей собственной жизнью и нашим обществом» [25]. Хэнди предлагает решать смысложизненную проблему через раскрытие внутренних талантов и проявление внутренних убеждений: «развитие личности идет по поступательной от поиска средств к существованию, через ориентацию на внешний мир к ориентации на мир внутренний. Это соответствует теории Маслоу и других ученых, занимающихся психологией развития, и подтверждается опытом жизни значительной части человечества. Если мы хотим управлять своей судьбой, а я утверждаю, что это − единственный наш выбор, было бы глупо подчинять свои желания моде, продиктованной другими, а именно это и движет первыми двумя категориями людей. Нам следует как можно

[С.36]

быстрее настроиться на восприятие жизни, которое в основном определялось бы ориентацией на внутренний мир» [26]. Д.Белл указывает, что раскрытие внутренних талантов в противовес экономической конъюнктуре происходит, прежде всего, в профессиональной сфере постиндустриального общества: «Нормы новой интеллигенции − нормы профессионализма − знаменуют отход от господствовавших до сих пор норм экономической выгоды, главного в коммерческой цивилизации фактора» [27]. Профессионализм, в качестве аспекта трудолюбия, фактически превратился, на наш взгляд, в главную добродетель постиндустриального общества. «Честь превыше прибыли» − этот лозунг сегодня используют на практике даже «акулы бизнеса», не говоря уже об устойчивой ориентации многих наемных работников на поддержание своей профессиональной чести и своего профессионального достоинства. Упомянутую ориентацию на внутренние духовные приоритеты в ущерб внешним материальным соблазнам, Рональд Инглегарт не совсем верно обозначил как «постматериалистические ценности» (было бы корректнее назвать их даже не «постматериальными», а «поствещными» ценностями). Инглегарт известен своими масштабными социологическими исследованиями ценностей, проводящимися во многих странах мира. Эти исследования, в частности, показывают, что в странах Запада идет постепенное замещение т.н. «материалистов» т.н. «постматериалистами» − в связи со сменой поколений в экономически благополучном обществе [28]. Работник нового типа стремится найти в своей работе смысл, а не просто высокую зарплату [29]. «Постматериалистическая» ценностная ориентация проявляется также и в предпочтении наличия достаточного свободного времени всё большему зарабатыванию денег [30]. Интересно отметить, что эта тенденция, начало которой мы сегодня наблюдаем, была предсказана еще К.Марксом в подготовительных рукописях к «Капиталу»: «Рабочие массы должны сами присваивать себе свой прибавочный труд. Когда они начнут это делать − и когда тем самым свободное время перестанет существовать в антагонистической форме, − тогда, с одной стороны, мерой необходимого рабочего времени станут потребности общественного индивида, а с другой стороны, развитие общественной производительной силы будет происходить столь быстро, что хотя производство будет рассчитано на богатство всех, свободное время всех возрастет. Ибо действительным богатством является развитая производительная сила всех индивидов. Тогда мерой богатства будет отнюдь уже не рабочее время, а свободное время» [31]. И далее: «Сбережение рабочего времени равносильно увеличению свободного времени, то есть времени для полного развития индивида, которое само, в свою очередь, как величайшая производительная сила обратно воздействует на производительную силу труда. С точки зрения непосредственного процесса производства, сбережение рабочего времени можно рассматривать как производство основного капитала, причем этим основным капиталом является сам человек» [32].

Таким образом, метатеория постиндустриализма, рассматривая мораль постиндустриального общества, и находя в ходе этого рассмотрения множество интересных фактов, нередко пересекается с метатеорией марксизма, в том числе и в области этики. Однако, следует отметить, что марксистская этическая теория обладает значительным объяснительным потенциалом, в то время как этика постиндустриализма пока еще почти не вышла за рамки простого описания постиндустриальной морали.

1. См.: Орлов В.В. Постиндустриальное общество, кризис, Россия // Новые идеи в философии. Вып. 18. Пермь. 2009.
2. Бауманн З. Индивидуализированное общество // http://www.postindustrial.net
3. A. Greig, D. Hulme, M. Turner. Challenging global inequality: development theory and practice in the 21st century. L.; N. Y.; Canberra, 2007, p. 4.
4. См.: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М. 1999. С.609.
5. Там же. С.608.
6. Иноземцев В.Л. Эксплуатация: феномен сознания и социальный конфликт // http://www.postindustrial.net. См.: Ch. D. Winslow, W. L. Bramer.Future Work. Putting Knowledge to Work in the Knowledge Economy. N. Y., 1994, p. 230.; R. B. Reich. The Work of Nations. Preparing Ourselves to 21st Century Capitalism. N.Y., 1992, p. 205-206.
7. Белл Д. Указ. соч. С.613-614.
8. Там же. С.510-511.
9. Там же. С.515.
10. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М. 2003. С.451-452.
11. Там же. С.456.
12. Бауманн З. Указ. соч. // http://www.postindustrial.net
13. См.: Белл Д. Указ. соч. С.378-383.
14. Новая постиндустриальная волна на Западе. М. 1999. С.129.
15. Там же. С.130.
16. Тоффлер Э. Третья волна. М. 2002. С.583
17. Бауманн З. Указ. соч. // http://www.postindustrial.net
18. Там же.
19. Новая постиндустриальная волна на Западе. С.314-315; См.: Белл Д. Указ. соч. С.644-645.
20. Новая постиндустриальная волна на Западе. С.317.
21. Там же. С.131.
22. Там же. С.158.
23. Там же. С.322-323.
24. См.: Тоффлер Э. Третья волна. М. 2002. С.411-412, 610.
25. Новая постиндустриальная волна на Западе. С.180
26. Там же. С.183.
27. Белл Д. Указ. соч. С.486.
28. См.: Инглегарт Р. Модернизация и постмодернизация // Новая постиндустриальная волна на Западе. М. 1999.
29. См.: Тоффлер Э. Третья волна. М. 2002. С.608.
30. См.: Иноземцев В.Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М. 2000.
31. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. II. С.217.
32. Там же. С.221.