Они же

© Лоскутов Ю.В., 2001 Опубликовано: Толерантность и полисубъектная социальность. Екатеринбург; УрГУ, 2001

[С.86]

В чем заключается основной пафос проблемы социальной субъектности? Может быть, в постулировании существования множества социальных субъектов в противовес идее монопольного существования одного? Но даже в советское время лишь немногие философы-марксисты пытались однозначно определить социальный субъект применительно к той или иной исторической эпохе (1). Как правило, наличие множества социальных субъектов признавалось и советской философией. Тем более это наличие очевидно сейчас, в условиях политического и культурного плюрализма. Однозначный подход к проблеме субъекта общественного развития, исключающий любое представление о существовании множества социальных субъектов, является, по нашему мнению, заведомо ошибочным. Дело в том, что социальный субъект ― это носитель (субстрат) целенаправленного действия (2), и поэтому определение социального субъекта (социальный индивид, социальная группа, государство, нация, человечество) зависит в каждом конкретном случае от содержания данного действия. (Целенаправленные действия человечества как субъекта ― это производство вещей и производство себя, своей истории).

На наш взгляд, основное содержание проблемы социальной субъектности заключается не в столько в количестве социальных субъектов (хотя оно за последнее время имеет тенденцию к росту, поскольку множество новых социальных групп заявляет о себе как о субъектах общественной жизни), сколько в том, в какой мере в этих субъектах выражено само качество социальной субъектности. Если это качество выражено далеко не полностью (например, в результате

[С.87]

отчуждения человека от самого себя), вполне уместно говорить о "частичном субъекте" (3). Дело в том, что каждый социальный индивид, каждая социальная группа и т.д. одновременно выступают и как объект, и как субъект (4). Весь вопрос в том, что именно преобладает у каждого конкретного социального индивида, социальной группы, государства и т.д. ― качество субъекта преобразования социальных условий или качество объекта их воздействия?

Люди под воздействием социальных условий становятся субъектами лишь в той мере, в какой сами активно изменяют эти условия (5). Вместе с тем, широко известная "формула" Маркса и Энгельса "… обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства" (6), на которую так любили ссылаться советские философы, еще не выводит, на наш взгляд, концепцию социального субъекта за рамки формальной логики и "дурной бесконечности" чередования воздействия обстоятельств и людей друг на друга. Если со стороны своего формального объёма понятия "люди" и "обстоятельства" равны, ибо это не общее и частное (здесь как раз уместно выражение "в такой же мере"), но со стороны содержания данных понятий "люди" (социальный субъект) шире, содержательнее, чем "обстоятельства", "условия" (объект целенаправленного воздействия людей). Так, например, труд как важнейшее человеческое качество включает в себя самый труд и его условия (предмет и средства труда) (7). Таким образом, социальный субъект постоянно самовозрастает, включая в своё содержание объекты своей деятельности. Поскольку деятельность воспроизводит свои условия в качестве своих результатов, постольку, "строго говоря, не условия создают людей, а люди создают самих себя посредством изменения условий" (8).

[С.88]

Именно поэтому для успешного личностного и общественного развития крайне важно, чтобы у действительных индивидов и человеческих общностей качество социального субъекта преобладало над качеством социального объекта (включая последнее в себя, а не наоборот), чтобы человек не уподоблялся вещи как социальному объекту, забывая о том, что он сам производит вещи, забывая о своем "первородстве". Так, ребенок может быть объектом воспитания (в нем субъекта, ибо цель воспитания ― самовоспитание), лишь пока он является несформировавшимся человеком, несформировавшимся субъектом. Когда ребенок повзрослеет, он сам будет являться для себя и субъектом, и объектом воспитания, точнее, самовоспитания. Аналогично этому незрелое, отчужденное общество вынужденно является объектом управления, а не субъектом самоуправления, поскольку незрелые люди (т.е. практически все) в нем наделены в той или иной мере статусом вещей, а господствующие в нём человеческие отношения ― это отношения по поводу вещей и отношения, подобные отношениям вещей. Зрелый социальный субъект одновременно является и субъектом, и объектом управления, точнее, самоуправления.

Социум, в котором преобладают объекты управления, а не субъекты самоуправления ― это, скорее, полиобъектное, чем полисубъектное общество. В отношениях между субъектом управления и объектом управления не может быть столь важной для современного общества толерантности, в них могут присутствовать либо покорность, либо бунт. Таким образом, устойчивое развитие современного общества невозможно без развития (и прежде всего саморазвития) у его членов качества социальной субъектности.

1.См., например: Скворцов Л.В. Субъект истории и социальное самосознание. М. 1983 С. 22, 25

2.См.: Любутин К.Н. Проблема субъекта и объекта в немецкой классической и марксистско-ленинской философии. М.1981 С.124

3.См., например: Нодиа Г.О. Труд и гуманизм. Тбилиси. 1986 С.51

4.См.: Абишев К.А. Предметная деятельность как отношение субъекта к объекту // Проблема субъекта и объекта в марксистской философии. Алма-Ата. Казахстан. 1975 С.19

5.См.: там же. С. 26

6.Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.3 С.37

7.См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.23 С.189

8.Абишев К.А. Указ. соч. С.26

© Лоскутов Ю.В., 2001 Опубликовано (в урезанном виде): Культура и цивилизация. Ч.1. Екатеринбург; УрГУ, 2001

В каком направлении эволюционирует политическая сфера современной цивилизации при переходе последней в постиндустриальную стадию развития? Вопрос этот сложен и многогранен, и мы, естественно, не претендуем на исчерпывающий ответ. Тем не менее, мы рассмотрим один из главных аспектов указанной проблемы, а именно вопрос о том, каковы в наступившем веке перспективы политики вообще ― умирает ли она, оказываясь всё больше на обочине человеческих устремлений, или, напротив, готова еще больше расцвести?

С одной стороны, во многих странах огромное количество людей сознательно ограничиваются частной жизнью и профессиональной деятельностью, считая политику грязным делом. Традиционные политические партии вынуждены тратить огромные средства на так называемые "политические технологии", чтобы хотя бы удерживать внимание избирателей и пытаться при этом заручиться их разовой поддержкой на выборах. О массовом наборе членов партий речь уже, как правило, не идет.

С другой стороны, относительно велико и количество участников неформальных, альтернативных общественных организаций, ведущих борьбу за участие в процессе принятия политических решений. Таковы экологические, правозащитные, антимилитаристские организации, общества потребителей и т.д., и т.п. Их участники если и считают политику грязным делом, то пытаются сделать ее чище.

На наш взгляд, деятельность неформальных объединений является в целом здоровой реакцией на непрекращающиеся попытки концентрации власти в руках ограниченного круга лиц и, соответственно, отстранения всех остальных граждан от процесса принятия решений. Последнее открывает широкие возможности для целенаправленной защиты интересов одних социальных групп в ущерб другим. Это касается не только защиты интересов различных элит, но и стравливания между собой множества не элитных социальных групп по принципу "разделяй и властвуй". Такая политическая атмосфера, именуемая диктатурой, проявляется в формах различных политических режимов с разным идеологическим "обеспечением", но неизменным остается одно: граждане для диктатуры ― это всего лишь средство, объект, "сырье" для "технологических" манипуляций (более или менее жестких), но не субъект, не цель политики, что отражено даже в термине "политические технологии" ― а именно в аналогии с промышленными технологиями, связанными с манипулированием вещами. В чем же заключается причина такого низведения человека до уровня вещи в сфере политики, и, следовательно, того презрения к политике, которое характерно для очень многих людей?

Дело в том, что в рамках индустриальной цивилизации в центре политической борьбы находились, как правило, объективно непримиримые, антагонистические частные интересы больших групп людей, и, прежде всего, классовые интересы. Стремление навязать свою волю противоположному классу, манипулировать его представителями с такой же легкостью, как и вещами, как раз и вело с неизбежностью к диктатуре. Поскольку классовый антагонизм неотъемлем от индустриальной цивилизации, неотъемлема от нее и диктатура.

Усложнение социальной структуры в процессе перехода к постиндустриальному обществу не отменило классового антагонизма, но вместе с тем постепенно сделало весьма проблематичным осуществление диктатуры в любой ее форме, в том числе и в цивилизованных (без кавычек), т.е. демократических формах. (Никакая цивилизация не может быть идеальной, но демократия является оптимальным политическим решением для индустриального общества, той формой диктатуры, которая содержит в себе зародыш отрицания всякой диктатуры). Разнообразные диктатуры еще цепляются за существование, но эта борьба требует от них всё больше денег, интеллекта и творческой энергии.

Более того, в усложняющемся обществе старые политические структуры становятся всё более неэффективными, неспособными нести увеличивающийся "груз решений". В связи с этим возникает необходимость серьезного усовершенствования демократии, связанного с разделением "груза решений", введением элементов прямой демократии и созданием механизмов для широкого и открытого взаимосогласования политических решений (1). Последнее в принципе возможно не только по причине внедрения в повседневную жизнь новых технологий (в собственном смысле этого слова), позволяющих быстро достигать консенсуса (и, прежде всего, здесь речь должна идти о компьютерных сетях), но и по причине той особой роли, которую играют в постиндустриальной цивилизации неантагонистические, т.е. доступные для согласования, противоречия. Более того, антагонистические противоречия должны быть постепенно ликвидированы. Так, например, Э. Тоффлер считает, что в постиндустриальном обществе ― в цивилизации "Третьей волны" ― будет ликвидирован антагонизм между производителями и потребителями (2).

Также и с марксистской точки зрения общество в своем историческом развитии с необходимостью приходит к такому этапу, на котором "источник развития ― социальные противоречия, противоречивые тенденции ― существует в новой, неантагонистической форме. … На смену классовому антагонизму, побуждающему большие группы людей к противоборствующей деятельности, приходят противоречия иной природы, осознание и использование которых является более сложным. Неантагонистические противоречия, хотя и не рождают столь сильную дивергенцию в направлении действий людей, как это было при антагонизме, но создают известные трудности в области активизации деятельности больших групп" (3). (Последний фактор является зачастую решающим для политической жизни. Новая, сильно фрагментированная социальная структура порождает великое множество очень специфичных политических требований, реагировать на которые власть часто не успевает. Дело в том, что старые политические институты ориентированы исключительно на манипулирование большими группами и даже, как правило, на создание большинства, возможность сколачивания которого становится в современном обществе всё более эфемерной (4)).

Вопрос о соотношении на данный момент антагонистических и неантагонистических противоречий остается открытым. Тем не менее, существует тенденция постепенной ликвидации антагонистических противоречий (классовых ― по Марксу, между производителями и потребителями ― по Тоффлеру). Устранение этих противоречий по сути кладет конец любой форме диктатуры. Вместе с тем, усложнение социальной структуры и соответствующий ему рост неантагонистических противоречий отражаются и на политической структуре, обуславливают вовлеченность в политику практически всех заинтересованных граждан. Таким образом, наступивший век ни в коем случае нельзя считать веком увядания политической сферы общественной жизни. Более того, политика, очевидно, примет более сложную форму, из "черно-белой" превратится в "многоцветную". Для современной цивилизации XXI век ― это в том числе и век сложной, разнообразной политики.

1.См.: Тоффлер Э. Третья волна. М. 1999 С. 623-686

2.См.: там же. С. 444

3.Оконская Н.Б. Социальная ступень единого, закономерного мирового процесса // Концепция единого, закономерного мирового процесса и современность. Пермь. 1989 С.106

4.См.: Тоффлер Э. Указ. соч. С. 661, 664

© Ю.В. Лоскутов, 2001 Опубликовано: Новые идеи в философии. Вып. 10. Пермь; Перм. ун-т, 2001

[С.121]

"В научном познании необходимость использования категории "субстанция" возникает особенно остро тогда, когда ставится задача целостного теоретического объяснения из единого принципа всего многообразия форм непосредственного бытия изучаемого объекта со всеми их специфическими особенностями" (1). Таким объектом может быть как весь мир в целом, так и та или иная ограниченная область объективной реальности.

Признание важности субстанциального объяснения состоялось в философии далеко не сразу. С одной стороны, само субстанциальное объяснение в силу своей теоретической сложности не всегда принималось философами. Так, например, Локк весьма скептически относился даже к понятию субстанции, поскольку постижение субстанции невозможно методом простой индукции (2). С другой стороны, и теория субстанции долго была недостаточно разработана для того, чтобы получить ясный объяснительный характер. Поначалу она имела всецело умозрительные и формально-логические основания, которые оказались далеко не достаточными для субстанциального объяснения, и поэтому начиная с Гегеля последнее с необходимостью переходит в разряд относительно сложной диалектической логики, а начиная с Маркса (особенно с "Капитала") оно получает надежную эмпирическую базу. Эта эмпирическая база делает возможным применение понятия субстанции не только в философии, но и в частных науках. Часто субстанциальный подход применяется в научных исследованиях стихийно, однако теория,

[С.122]

сознательно применяющая понятие субстанции, получает ясный объяснительный характер. Дело в том, что субстанция является основой того или иного круга явлений, и поэтому в субстанциальном объяснении в наибольшей степени, насколько это вообще возможно в диалектической логике, соблюдается формально-логический закон достаточного основания.

Субстанциальное единство мира в целом (а по нашему мнению ― и любой ограниченной объективной реальности) предполагает и соответствующее процессуальное единство (3). Поэтому уместно говорить не просто о субстанции того или иного круга явлений, но о субстанции процесса развития этих явлений. Однако для построения адекватной по отношению к реальности концепции какого-либо круга явлений или процесса недостаточно просто использовать форму понятия субстанции безотносительно к содержанию этого понятия. Иными словами, для постижения научной истины важно то, какая именно реальность рассматривается в качестве субстанции того или иного круга явлений (процесса).

Исследователи позитивистского толка отвергают субстанциальный, монистический подход, исповедуя принцип онтологического и гносеологического плюрализма. Тесно связанный с эмпиризмом, плюрализм имеет свои корни в реально существующей отчуждённости тех или иных элементов эмпирического существования от субстанции, формами которой они являются. Возникающую в результате этого ложную видимость плюрализм выдаёт за научную истину (4). На наш взгляд, плюрализм, односторонне фиксируя качественное многообразие явлений той или иной реальности в ущерб ее субстанциальному единству, оказывает дурную услугу науке. Ведь только опираясь на признание субстанциальной основы тех или иных явлений и процессов, можно избежать “дурной бесконечности” причин-следствий в научном объяснении, при которой ни одно явление в конечном счете не получает в теории достаточного обоснования. Решение любой сколько-нибудь крупной научной проблемы предполагает не признание множества равноправных причин-следствий, а признание того или иного фактора реальности в качестве причины самого себя (субстанции). Научная теория, адекватно отражающая реальность, являющуюся причиной самой себя в рамках того или иного круга явлений, сама приобретает качество "самопричинности", самообоснованности. И эта самообоснованность заключается не только в том, что начальный и конечный пункт исследования в известном смысле совпадают. В ходе субстанциального объяснения мысль ученого периодически возвращается к своему исходному пункту, что может вызвать иллюзию тавтологичности этого типа объяснения. На самом же деле содержание субстанции постепенно раскрывается, обогащается в ходе ее постижения с помощью диалектического метода восхождения от абстрактного к конкретному, поэтому в субстанциальном объяснении не происходит повторения одного и того же, и это объяснение, следовательно, не является тавтологичным.

Например, с точки зрения научной философии в качестве субстанции мира в целом и единого закономерного мирового процесса выступает материя.

[С.123]

Понятие материи является наиболее абстрактным началом и вместе с тем наиболее содержательным условным концом системы категорий диалектического материализма. Этот конец является концом постольку, поскольку включает в своё содержание в свёрнутом виде все известные философские категории. Этот конец условен постольку, поскольку система категорий материалистической диалектики должна быть открытой, т.е. должна принимать в себя все вновь появляющиеся категории (5). (Онтологической основой единства категорий в системе является материя как субстанция) (6). В качестве же исходной категории материя проста. В этом качестве она непосредственно выражает пока ещё только одно, но определяющее своё отношение, представленное в основном вопросе философии. В роли исходной категории материя может выступать лишь в соотношении с категорией сознания (7). Соотношение материи и сознания представляет собой фундаментальное противоречие, постоянно воспроизводящееся на протяжении всей системы категорий. В отличие от Гегеля, научная философия полагает, что одна из сторон любого противоречия берёт верх над другой стороной (8). Доминирующая (субстанциальная) сторона является ведущей на всём протяжении выведения категорий той или иной науки. В данном случае первичность материи по отношению к сознанию выступает в качестве стержня всей системы категорий материалистической диалектики. Понятие материи как объективной реальности постоянно конкретизируется по мере развёртывания этой системы, оставаясь понятием материи, но данная конкретизация не имеет ничего общего с порождением особенного и единичного всеобщим, как это имеет место в гегелевской “спекулятивной конструкции”. Дело в том, что вся система категорий современного материализма строится не по принципу формально-логической широты категорий, а по принципу раскрытия их внутренней и необходимой взаимосвязи, основанной на включении содержания одной категории в содержание другой (9).

Если теория диалектического материализма представляет собой раскрытие понятия материи, а марксова теория политэкономии капитализма ― раскрытие понятия товара (по весьма распространенному среди марксистов мнению), то теория исторического материализма в целом представляет собой, по нашему мнению (10), раскрытие понятия действительных индивидов, на что ясно указывают Маркс и Энгельс в "Немецкой идеологии" (11). Субстанциальное объяснение еще не получило в науке широкого распространения, поэтому есть еще много областей объективной реальности, в исследовании которых оно может быть применено в дальнейшем.

1. Кучевский В.Б. Анализ категории “материя” М. 1983 С.237

2. См.: Локк Дж. Сочинения. Т.1, М.1985 С.145-146,346

3. См.: Орлов В.В., Мусаелян Л.А. Материальное единство мира и принцип развития // Понятие материи в марксистской философии. Пермь. 1977 С.122-123

4. См.: История марксистской диалектики. М. 1971 С.326

5. См.: Материалистическая диалектика. Законы и категории. Ташкент. 1982 С.24-25

6. См.: Широканов Д.И. Диалектика познания и категория субстанции. Минск.1974 С.207

7. См.: Материалистическая диалектика. Законы и категории. Ташкент. 1982 С.24,36; Орлов В.В. Понятие материи в марксистской философии // Понятие материи в марксистской философии. Пермь. 1977 С.5

8. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,Т.1 С.322

9. См.: Акулов В.Л. Об исходных принципах и методе построения системы философского знания. // Проблемы развития системы категорий марксистской философии. Челябинск. 1982 С.37-38

10. См.: Лоскутов Ю.В. Категория субстанции и концепция исторического процесса. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. Пермь. 2000 Гл.2, §2

11. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.3 С.18-19

© Ю.В. Лоскутов, 2001 Опубликовано: Вестник Уральского гуманитарного института. Вып.4. Пермь; УГИ, 2001

[С.20]

Философия, существующая "в качестве науки" (Кант), родилась по историческим меркам не очень давно. Поэтому она еще не переживала научной революции ― если не считать таковой само возникновение научной философии. Полтора с небольшим века назад начало ей положил Маркс, и с тех пор она смогла оформиться в качестве научной парадигмы, получившей название "марксистско-ленинская философия". Вряд ли Маркс

[С.21]

подозревал, что ее основным вопросом станет вопрос об отношении сознания к материи. Непременным условием принадлежности к данной парадигме выступала верность материалистическому решению данного вопроса. И это правильно ― любая научная парадигма обладает своими правилами мышления. Однако, благодаря такому основному вопросу, в "марксистско-ленинской" философии оказалась недостаточно отрефлексированной проблема человека как целостного (одновременно и материального, и сознательного) существа. Немного восполним этот пробел, опираясь на вышеуказанную парадигму.

Самым острым вопросом в рамках данной проблемы выступает следующий: чему отдать приоритет ― материальной природе (более простой по сравнению с человеком части материи) или духовному миру человека? На наш взгляд, приоритет должен быть отдан последнему, ибо духовный мир является отражением и выражением человека как наиболее сложного материального существа. Приведем обоснование.

В философии как науке существуют два взаимодополняющих способа изучения единого закономерного мирового процесса ― "снизу", через природные (физические, химические, биологические) его результаты, и "сверху", через интегральную природу человека, аккумулирующего в себе содержание всех низших, более простых форм материи (1). Оба этих способа давно укоренены в диалектико-материалистической традиции, но в разной степени. С тех пор как Маркс заметил, что анатомия человека является ключом к анатомии обезьяны (2), прошло почти полтора века. За это время и наука, и научная философия ушли далеко вперед, но и сейчас можно констатировать, что "второй аспект анализа единого, закономерного мирового процесса ― от социального к природной основе ― разработан менее полно, чем первый. Это в некотором смысле свидетельствует, что революция в философии еще не закончена"(3).

Два указанных подхода к анализу единого закономерного мирового процесса противоположны друг другу, а марксистская диалектика не признает равенства противоположностей. Какой же из этих подходов является ведущим? Иными словами, что же в конечном счете является отправной точкой философского анализа ― низшее или высшее? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо выяснить общий характер отношений, сторонами которых являются высшее (в данном случае ― человек) и низшее (в данном случае ― вся природа). Для человека совокупностью таких отношений выступает, прежде всего, материальное производство, которое имеет две стороны: “Производя необходимые им средства к жизни, люди косвенным образом производят и самоё свою материальную жизнь”(4). Какая же из этих двух сторон является определяющей ― производство действительных индивидов или производство (из природы, из низшего) материальных условий их существования? Люди не могут не производить средства к жизни, но данная сторона материального производства всё же носит характер средства, а не цели. Маркс ясно указывает на это: “Индивид производит предмет и через его потребление возвращается опять к самому себе, но уже как производящий и воспроизводящий себя самого индивид”(5). (Термин “индивид” в данном случае не стоит понимать слишком буквально, поскольку Маркс здесь абстрагируется от общественного характера производства). В данном высказывании как раз и отражён определяющий, субстанциальный характер производства самих индивидов, необходимым опосредующим моментом которого выступает производство средств к жизни.

Человек как субстанция ― причина самого себя. Таким образом, субстанциальным является отношение человека к самому себе, а не к природе. Иными словами, практическое отношение человека к природе выступает лишь стороной практического отношения человека к самому себе. (Также не будет преувеличением экстраполяция характера отношения человека к природе на высшее и низшее вообще).

Поскольку наука претендует на адекватное отражение практики, именно человек должен находиться в центре интересов как частных наук, так и научной философии. Как и на практике, в области теории отношение человека к самому себе должно стать определяющим.

В человеке всеобщие свойства материи представлены в наиболее выраженном и выявленном виде (6). Например, "в нравственных свойствах человека ― долге и ответственности ― наиболее явно выражена высшая форма необходимости, в человеческой свободе

[С.22]

― активность, в творческой природе человека ― способность развития, порождения нового"(7). Из этого справедливого взгляда прямо вытекает, что мир, сколь бы велик он ни был, является всего лишь бледной копией человека (правда, особой копией ― существовавшей до своего оригинала). На наш взгляд, в современной науке и философии традиционные понятия микрокосма и макрокосма должны поменяться местами.

Таким образом, отправной точкой и конечным пунктом философской и частнонаучной рефлексии должно служить высшее, и, прежде всего, ― человек. Такой подход абсолютен, ибо включает в себя и противоположный подход, в то время как движение мысли от низшего к высшему относительно. Абсолютизация такого движения неизбежно порождает частичность, ущербность мысли, и в конечном счете ее неадекватность по отношению к объективной реальности, поскольку отражает только одну из сторон субстанции, но не ее целостность.

Вышеизложенные соображения должны, на наш взгляд, лежать в основе научной философии при любой смене ее парадигм. Философия в качестве науки никогда не должна игнорировать приоритет человеческой практики и человеческих ценностей над природой (не игнорируя, конечно, и законов последней). В конечном счете, только на таких принципах можно наладить эффективный "диалог" с природой, направленный на улучшение среды обитания человека.

1. См.: Оконская Н.Б. Социальная ступень единого, закономерного мирового процесса // Концепция единого, закономерного мирового процесса и современность. Пермь. 1989 С.103-105

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.46 Ч.1 С.42

3. Оконская Н.Б. Указ. соч. С.104

4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.3 С.19

5. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.46 Ч.1 С.30

6. См.: Орлов В.В. Развитие материи как закономерный процесс // Развитие материи как закономерный процесс. Пермь. 1978 С.36-37

7. Орлов В.В. Фундаментальные проблемы философской антропологии // Новые идеи в философии. Вып.6 Пермь. 1997 С.15-16

© Ю.В.Лоскутов, 2001 Опубликовано: Вестник Пермского университета. Сер. История. Вып.1. Пермь; Перм. ун-т, 2001

[С.5]

В настоящее время "формационный" взгляд на исторический процесс мало удовлетворяет историков. Действительно, теория общественно-экономических формаций в ее современном виде не безукоризненна. По нашему мнению, важным недостатком данной теории является то, что едва ли не единственным основанием формационной схемы исторического процесса до сих пор остается понятие способа производства, включающее в себя ряд производных понятий. Но, ограничиваясь таким совершенно необходимым для теории формаций понятием, как "способ производства", невозможно ответить на простой вопрос: почему последовательность формаций (какой бы она ни была в представлениях науки) является именно такой? Иными словами, понятие способа производства само по себе еще не позволяет в достаточной мере аргументировать теорию формаций, в силу чего становится возможным существование взаимоисключающих трактовок исторического процесса (например, в дискуссии об "азиатском способе производства").

Различным формационным концепциям часто противопоставляются цивилизационные ― в качестве альтернативного (дополнительного или даже единственно верного) способа описания и объяснения исторической реальности. Осмелимся, однако, заявить, что цивилизационный подход к историческому процессу не является альтернативой формационному (как и наоборот), поскольку перед нами две стороны одного подхода. Теоретическими элементами, связывающими два подхода в один, являются, на наш взгляд, понятия "способности" и "потребности" человека, а также категория "уклад". (Мы исходим из традиционной трактовки широко распространенных в науке понятий "формация", "уклад",

[С.6]

"способности" и "потребности". По-новому мы определяем только понятие "цивилизация").

Выбор способностей и потребностей человека в качестве таких реальностей, понятийное отражение которых позволяет теоретически увязать понятия формации и цивилизации, не является случайным. С точки зрения философа, за понятием "способ производства" скрываются более "мощные" понятия: способ производства производен от сущности человека, имеющей индивидуальный и родовой характер, является конкретно-исторической модификацией этой сущности, поскольку производство ― это наиболее общее качество человека. (В конечном счете способ производства производен от конкретных людей ― "живых человеческих индивидов") (1). Сущность человека развертывается, производится самими людьми в историческом процессе. Она проявляется через свои атрибуты ― "сущностные силы" ("сущностные свойства") человека, важнейшими из которых являются труд, мысль и общение. Если последние представляют собой актуальную, действительную сторону сущности человека, то способности и потребности ― потенциальный аспект этой сущности (2). Подобно любому процессу исторический процесс есть превращение потенциального в актуальное, возможностей в действительность. В человеческой истории это превращение происходит путем производства. Поэтому рассмотрение способа производства необходимо углубить до рассмотрения "сущностных сил" человека, и прежде всего способностей и потребностей как основы соответственно производства в узком смысле и потребления, составляющих производство в широком смысле.

Способности и потребности находятся в диалектическом единстве, ведущим элементом которого (как и ведущим элементом исторического развития) на протяжении всей истории человечества оставались способности (3). Однако, по нашему мнению, существенную роль в жизни общества играет также его основная потребность. Последняя имеет объективную природу, но, будучи субъективно осознанной, выступает и в качестве совокупности целей того или иного общества. Основной потребностью общества на протяжении всей человеческой истории является потребность в сохранении и развитии социальной жизни (4). Но, с нашей точки зрения, эта потребность всегда исторически конкретизирована и выступает поэтому в различных формах на разных исторических отрезках. Дело в том, что в крупные исторические эпохи разные факторы являются ведущими в деле сохранения и развития жизни человека. Совершенствование способностей всегда выступало основной причиной истории человечества, но, по нашему мнению, не всегда ― основной потребностью (основной целью) последнего. На наш взгляд, цивилизацией следует называть общество, основной потребностью которого является развитие человеческих способностей. Такая трактовка понятия "цивилизация", по нашему мнению, не противоречит историческим фактам и углубляет рациональное содержание всех основных трактовок этого неоднозначного термина (как

[С.7]

определенного состояния общества, как процесса и как особенного, географически и культурно определенного, единства людей), связывая их между собой. В том числе и характером основной потребности (или характером и соотношением конкурирующих основных потребностей), а не только господствующим способом производства, определяется, на наш взгляд, формационная принадлежность того или иного общества.

В рамках первобытнообщинной формации цивилизация отсутствует, поскольку основной потребностью первобытного общества является удовлетворение простых (относящихся к биологии человека) потребностей его членов ― прежде всего потребности в пище. В этом первобытный человек мало чем отличается от животного. Человеческий способ существования проявляется на первобытнообщинной ступени исторического процесса главным образом в том, что свои биологические потребности человек удовлетворяет не как животное ― через приспособление к окружающей среде, но путем преобразования этой среды, т.е. через материальное производство. Конечно, развитие способностей и удовлетворение сложных (собственно человеческих, не присущих животным) потребностей присутствуют в первобытном обществе, однако эти аспекты человеческого способа существования пока неразвиты и находятся на втором плане. Это не случайно, поскольку люди должны быть сытыми и одетыми прежде, чем они будут развивать свои способности и удовлетворять свои сложные потребности. Такова объективная "логика" человеческой истории.

Переход к формации, во многом условно называемой рабовладельческой, ознаменован и появлением цивилизации. Последняя возникает как уклад или совокупность укладов, в которых непременным условием и даже ― скажем сильнее ― причиной удовлетворения простых человеческих потребностей (что было основной потребностью на предыдущем историческом этапе и поэтому в снятом виде актуально для нового этапа) выступает развитие человеческих способностей, прежде всего способности к труду и способности к общению (кооперации). Причем возникает необходимость именно совершенствования способностей, а не простого их копирования, безусловно преобладавшего в первобытном мире. Эта необходимость связана в Азии главным образом с масштабной ирригацией, а в Европе ― с совершенствованием орудий сельскохозяйственного труда. Однако реализация потребности в совершенствовании способностей охватывает все области общественной жизни, расширяя сферу человеческой свободы. Например, если в первобытном обществе возникновение и развитие языка, а также телесное развитие выступали прежде всего как насущные потребности, без удовлетворения которых человечество было бы обречено на вымирание, то в цивилизации возникновение и развитие соответственно литературы и спорта предстало как целенаправленное совершенствование способностей языка и тела, как доминирование способностей над потребностями в данных сферах. Таким образом, в рамках нового

[С.8]

уклада (новых укладов) развитие способностей действительно становится основной потребностью общества.

Развитие способностей носит несомненно более универсальный и разнообразный характер по сравнению с удовлетворением простых потребностей. В силу этого разнообразие цивилизаций значительнее разнообразия первобытных племен.

Наряду с очагами цивилизации в рамках рабовладельческой формации продолжает существовать обширный уклад, основанный на аграрном натуральном хозяйствовании, связанный с крестьянской общиной, всецело направленный на удовлетворение простых потребностей и представляющий собой внушительный остаток первобытного общества, элемент предыдущей формации внутри новой. Этот старый уклад количественно и качественно доминирует в новой формации, но присутствует в ней только благодаря своим экономическим, политическим и культурным связям с новыми укладами, с цивилизацией. Развивающаяся цивилизация пытается экономически, политически и культурно подчинить себе первобытное окружение, между ними возникает конкуренция, в результате которой влияние цивилизации постепенно усиливается, несмотря на некоторые поражения и даже гибель отдельных цивилизаций. Особенность рабовладельческой формации как раз и состоит в доминировании первобытного окружения над возникшей цивилизацией при постепенном ослаблении этого доминирования и росте влияния цивилизации.

Напротив, в феодальной формации при продолжающейся конкуренции между цивилизацией и все еще сохраняющимся первобытным окружением цивилизация начинает доминировать над первобытностью во всех сферах ― от социально-экономической и юридической (феодальная собственность на прежде общинную землю, крепостное право) до духовной (вытеснение язычества мировыми религиями). При этом если рабовладельческая цивилизация намеренно пыталась выделиться из первобытного окружения, подчеркнуть свое качественное своеобразие (что нередко приводило к излишним конфликтам с этим окружением), то у феодальной цивилизации появляются черты сходства с "нецивилизованным" укладом (укрепление натурального хозяйства, упрощение искусства и быта и т.д.) ― своеобразный "иммунитет", благодаря которому первобытное окружение уже не было способно уничтожить феодальную цивилизацию. Одним из свойств этого "иммунитета", приобретенного феодальной цивилизацией, явилось подчеркнутое следование традициям, весьма характерное для крестьянских общин, но существенно менее характерное для рабовладельческой цивилизации. Следование традициям обусловило некоторую застойность феодального общества.

Такая застойность имела роковые последствия для азиатских феодальных цивилизаций, которые она охватила настолько, что была взломана не изнутри, а извне. Сила азиатского "иммунитета" проистекает из особенностей становления азиатского феодализма. "Иммунитет" достался

[С.9]

азиатским цивилизациям слишком дорого, поэтому они не хотели расставаться с ним. Дело в том, что переход от доминирования первобытности к доминированию цивилизации (переход от рабовладельческой формации к феодальной) занял в Азии длительный период. Этот переход начался там значительно раньше (в силу природных условий, значительно ограничивавших хозяйственную автономию крестьянских общин) и закончился позже (из-за несколько большей стабильности азиатских рабовладельческих цивилизаций), чем в Европе. (Вообще применение терминов "рабовладельческая цивилизация" и "феодальная цивилизация" по отношению к древнему и средневековому Востоку может быть лишь условным). Благодаря такой постепенности многие историки не видят существенного различия между азиатской древностью и азиатским средневековьем. Отсюда и проистекает отстаивание концепции "азиатского способа производства" и даже отрицание применимости теории формаций к не-Европе.

На самом деле последовательность формаций выражает лишь "глубинную" объективную "логику" истории как процесса развертывания человеческой сущности. Эта "логика" не всегда принимает "правильные" формы "на поверхности" исторического развития, поэтому некорректно подгонять неевропейские проявления формаций под европейские как под некий "канон" или "идеальный тип" (например, полагать, что феодализм в Китае был точно таким же, как во Франции) или, напротив, справедливо разочаровавшись в таком отождествлении, впадать в другую крайность ― отвергать всякое формационное единство истории Европы и, например, Азии. Последнее некорректно в силу того, что та или иная формация (являющаяся не просто эмпирическим феноменом, но и закономерной исторической ступенью развития сущности человека) в разных регионах мира ― одна и та же, и для ее идентификации не важно, в каком варианте она выступает в том или ином регионе и насколько она там "чиста" от наслоений других формаций. (Оценить значение перехода от рабовладения к феодализму в не-Европе можно на примере диаметрально противоположных "ответов" ацтекской (рабовладельческой) и японской (феодальной) цивилизаций на сходные "вызовы", брошенные им в XVI в. соответственно испанцами и португальцами).

Капиталистическая формация кладет конец первобытному укладу ― натуральному крестьянскому хозяйству, основанному на примате удовлетворения простых потребностей. На сегодняшний день от первобытного уклада остались только стремительно уменьшающиеся "островки", да и то не в самых развитых странах. Иными словами, развитый капитализм предполагает уничтожение крестьянства как класса. Огораживание обрекало крестьян на голод (неудовлетворение простой потребности в пище) и тем самым на превращение в рабочих. Для того чтобы прокормиться, человек был вынужден низвергнуть пищу со своего "ценностного пьедестала". Рабочий был вынужден думать прежде всего о поддержании и

[С.10]

развитии своей способности к труду и способности к кооперации ― только так он мог удовлетворить свои простые потребности.

Таким образом, капитализм утверждает цивилизацию повсеместно, знаменуя окончательную победу над первобытностью. Общая тенденция капитализма состоит в том, что чем больше человек совершенствует и проявляет свои способности, тем полнее он может удовлетворять свои простые потребности ― в пище, одежде, жилище и т.д. Особенно ярко примат развития способностей по отношению к удовлетворению телесных потребностей выражен в протестантской трудовой этике, поначалу носившей даже несколько аскетический характер. Цивилизация, т.е. совершенствование способностей в качестве основной потребности общества, приобретает при капитализме "классический" вид. Люди начинают даже присваивать себе способности других, становясь капиталистами. Капитал ― это универсальная способность. Имеющий капитал может сделать многое, не имеющий его не может почти ничего.

Однако "хитрость" простых потребностей состоит в том, что их удовлетворение имеет предел, обусловленный телесной организацией человека. После того как наступает пресыщение, дальнейшее развитие способностей ради удовлетворения простых потребностей теряет всякий смысл и закономерно встает вопрос о дальнейшем векторе развития способностей. Так на первый план впервые в человеческой истории выходит потребность в удовлетворении сложных потребностей (в творческом труде, в обогащении мысли, в интересном общении, в любви и т.д.). Удовлетворение сложных потребностей, непременным условием которого служит развитие способностей (подобно тому, как удовлетворение простых потребностей выступает условием развития способностей), не является необходимым для выживания человека, но оно совершенно необходимо для полноценной человеческой жизни. Поэтому удовлетворение сложных человеческих потребностей может являться более мощным стимулом к развитию способностей, чем удовлетворение простых потребностей даже у тех людей, которые не избалованы вещественными благами.

Поскольку способности больше не могут совершенствоваться на старой основе, т.е. посредством абсолютизации своей общественной роли (подобно тому, как при переходе к цивилизации простые потребности более не могли быть удовлетворяемы путем абсолютизации их роли, т.е. старыми, первобытными методами), в настоящее время осуществляется переход к обществу, основной потребностью которого служит удовлетворение сложных человеческих потребностей. Это общество можно условно назвать постцивилизацией. Девиз постцивилизации: "От каждого ― по способностям, каждому ― по потребностям". Вероятно, первоначально постцивилизация будет существовать в форме уклада, со всех сторон "окруженного" цивилизацией (подобно тому, как цивилизация начинала развиваться "в окружении" первобытности). Поэтапное развитие постцивилизации, таким образом, предполагает новый ряд из трех формаций.

[С.11]

Первая из них, условно называемая коммунизмом, ― это доминирование цивилизации над возникшей постцивилизацией, вторая ― доминирование постцивилизации над цивилизацией, третья ― полная победа постцивилизации. Таким образом, в истории человечества, включая будущую историю, просматриваются семь формаций.

Переход от капитализма к коммунизму знаменует собой не просто смену формаций, а начало замены цивилизации принципиально новым типом общества, в котором цивилизация сохранялась бы в снятом виде (в силу необходимости совершенствования способностей). Следовательно, должны сохраниться в снятом виде и цивилизационные различия. Поскольку удовлетворение сложных потребностей (в отличие от удовлетворения простых потребностей) не имеет предела, постцивилизация обладает бесконечными перспективами развития. Так что "конец истории" человечеству не грозит.

Таким образом, мы фактически вернулись к идее Маркса о трех "больших" формациях (5), но подвели под эту идею новую теоретическую основу, позволяющую связать воедино формационные и цивилизационные концепции человеческой истории. Первобытность, цивилизация и постцивилизация выступают согласно объективной "логике" отрицания отрицания тремя последовательными, закономерными и крупнейшими этапами исторического процесса.

1.См. подробнее: Лоскутов Ю.В. Категория субстанции и концепция исторического процесса. Дис. канд. филос. наук. Пермь. 2000 Гл.2, §2.

2.См.: Орлов В.В. Фундаментальные проблемы философской антропологии // Новые идеи в философии. Пермь, 1997. Вып.6 С.4.

3.См.: Орлов В.В., Васильева Т.С. Человек, ускорение, научно-технический прогресс. Красноярск, 1989. С.59-60.

4.См.: Орлов В.В., Васильева Т.С. Труд и социализм. Пермь, 1991. С.20.

5.См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.19. С.404